«Москва – Петушки» и другие произведения - Венедикт Васильевич Ерофеев

ЗАНАВЕС

Третий акт

Лирическое интермеццо. Процедурный кабинет. Натали, сидя в пухлом кресле, кропает какие-то бумаги. В соседнем, аминазиновом, кабинете – его отделяет от процедурного какое-то подобие ширмы – молчаливая очередь за уколами. И голос оттуда – исключительно Тамарочкин. И голос – примерно такой: «Ну, сколько я давала тебе в жопу уколов! – а ты все дурак и дурак!.. Следующий!! Больно? Уж так я тебе и поверила! Уж не пизди, маманя!.. А ты – чего пристал ко мне со своим аспирином? Фон-барон какой! Аспирин ему понадобился! Тихонечко и так подохнешь! Без всякого аспирина. Кому ты вообще нужен, разъебай?.. Следующий!..» Натали настолько с этим свыклась, что и не морщится, да и не слушает. Она вся в своих отчетных писульках. Стук в дверь.

Гуревич (устало): Натали?..

Натали:

Я так и знала, ты придешь, Гуревич.

Но – что с тобой?..

Гуревич:

Немножечко побит.

Но – снова Тасс у ног Элеоноры!..

Натали:

А почему хромает этот Тасс?

Гуревич:

Неужто непонятно?.. Твой болван

Мордоворот совсем и не забыл…

Как только ты вошла в покой приемный,

Я сразу ведь заметил, что он сразу

Заметил, что…

Натали:

Какой болван? Какой Мордоворот?

При чем тут Борька? Что тебе сказали?

Как много можно наплести придурку

Всего за два часа!.. Гуревич, милый,

Иди сюда, дурашка…

(И наконец объятие. С оглядкой на входную дверь.)

Натали:

Ты сколько лет здесь не был, охламон?

Гуревич:

Ты знаешь ведь, как измеряют время

И я, и мне чумоподобные… (нежно) Наталья…

Натали:

Ну что, глупыш?.. Тебя и не узнать.

Сознайся, ты ведь пил по страшной силе…

Гуревич:

Да нет же… так… слегка… по временам…

Натали:

А ручки, Лева, отчего дрожат?

Гуревич:

О милая, как ты не понимаешь?!

Рука дрожит – и пусть ее дрожит.

При чем же здесь водяра? Дрожь в руках

Бывает от бездомности души(тычет себя в грудь),

От вдохновенности, недоеданья, гнева,

От утомленья сердца, от предчувствий,

От гибельных страстей, алканной встречи(Натали чуть улыбается)И от любви к отчизне, наконец.

Да нет, не «наконец»! Всего важнее —

Присутствие такого божества,

Где ямочка, и бюст, и…

Натали (закрывает ему рот ладошкой): Ну, понес, балаболка, понес… Дай-ка лучше я тебе немножко глюкозы волью… Ты же весь иссох, почернел…

Гуревич: Не по тебе ли, Натали?

Натали: Ха-ха! Так я тебе и поверила. (Встает, из правого кармана халатика достает связку ключей, открывает шкап. Долго возится с ампулами, пробирками, шприцами. Гуревич, кусая ногти, по обыкновению, не отрывает взгляда ни от ключей, ни от колдовских телодвижений Натали.)

Гуревич: Вот пишут: у маленькой морской амфиоды глаза занимают почти одну треть всего ее тела. У тебя примерно то же самое… Но две остальные трети меня сегодня почему-то больше треволнуют. Да еще эта победоносная заколка в волосах.

Ты – чистая, как прибыль. Как роса

На лепестках чего-то там такого.

Как…

Натали: Помолчал бы уж… (подходит к нему со шприцем). Не бойся, Лев, я сделаю совсем-совсем не больно, ты даже не заметишь.

Начинает процедуру, глюкоза потихоньку вливается. Она и он смотрят друг на дружку.

Голос Тамарочки (по ту сторону ширмы): Ну чего, чего ты орешь, как резаный? Перед тобой колола человека, – так ему хоть бы хуй по деревне… Следующий! Чего-чего? Какую еще наволочку сменить? Заебешься пыль глотать, братишка… Ты! хуй неумытый! Видел у пищеблока кучу отходов? так вот завтра мы таких умников, как ты, закопаем туда и вывезем на грузовиках… Следующий!

Натали: Ты о чем задумался, Гуревич? Ты ее не слушай, ты смотри на меня.

Гуревич: Так я так и делаю. Только я подумал: как все-таки стремглав мельчает человечество. От блистательной царицы Тамары – до этой вот Тамарочки. От Франсиско Гойи – до его соплеменника и тезки генерала Франко. От Гая Юлия Цезаря – к Цезарю Кюи, а от него уж совсем – к Цезарю Солодарю. От гуманиста Короленко – до прокурора Крыленко. Да и что Короленко? – если от Иммануила Канта – до «Слепого музыканта». А от Витуса Беринга – к Герману Герингу. А от псалмопевца Давида – к Давиду Тухманову. А от…

Натали (на ту же иглу накручивает какую-то новую хреновину и продолжает вливать еще что-то): А ты-то, Лев, ты – лучше прежних Львов? Как ты считаешь?..

Гуревич: Не лучше, но иначе прежних Львов. Со мной была история – вот какая: мы, ну чуть-чуть подвыпивши, стояли на морозе и ожидали – Бог весть, чего мы ожидали, да и не в этом дело. Главное: у всех троих моих случайных друзей струился пар изо рта – да еще бы, при таком-то морозе! А у меня вот – нет. И они это заметили. Они спросили: «Почему такой мороз, а у тебя пар не идет ниоткуда? Ну-ка, еще раз выдохни!» Я выдохнул – опять никакого пару. Все трое сказали: «Тут что-то не то, надо сообщить куда следует».

Натали (прыскает): И сообщили?

Гуревич: Еще как сообщили. Меня тут же вызвали в какой-то здравпункт или диспансер. И задали только один вопрос: «По какой причине у вас пар?» Я им говорю: «Да ведь как раз пара-то у меня и нет». А они: «Нет-нет. Отвечайте на вопрос: на каком основании у вас пар?..» Если б такой вопрос задали, допустим, Рене Декарту, он просто бы обрушился в русские сугробы и ничего не сказал бы. А я – сказал: «Отвезите меня в 126-е отделение милиции. У меня есть кое-что сообщить им о Корнелии Сулле». И меня повезли…

Натали: Ты прямо так и брякнул про Суллу? И они чего-нибудь поняли?..

Гуревич: Ничего не поняли, но привезли в 126-е. Спросили: «Вы Гуревич?» – «Да, – говорю, – Гуревич.

Я здесь по подозренью в суперменстве.

Вы правы до каких-то степеней:

Да, да. Сверхчеловек я, и ничто

Сверхчеловеческое мне не чуждо.

Как Бонапарт, я не умею плавать,

Я не расчесываюсь, как Бетховен,

И языков не знаю, как Чапай.

Я малопродуктивен, как Веспуччи

Или Коперник: сорок – сорок восемь

Страниц за весь свой агромадный век.

Я, как святой Антоний Падуанский,

По месяцам не мою ног. И не стригу

Ногтей, как Гёльдерлин, поэт германский.

По нескольку недель – да нет же – лет

Рубашек не меняю, как вот эта

Эрцгерцогиня Изабелла, мать ети,

Жена Альбрехта…встрийского. Но

Она то совершала по обету:

До полного Ост-Индского триумфа.

И я не стану переодеваться,

И тоже по обету: не напялю

Ни рубашонки до тех пор, пока

Последний антибольшевик на Запад

Не умыльнет и не очистит воздух!

Итак, сродни я всем великим. Но,

В отличье от Филиппа номер два

Гишпанского, – чесоткой не владею.

Да, это правда. (Со вздохом.) Но имею вшей,

Которыми в достатке оделен был

Корнелий Сулла, повелитель Рима.

Могу я быть свободен?..»

«Можете, – мне сказали, – конечно можете. Сейчас мы вас отвезем домой на собственной машине…» И привезли сюда.

Натали: А как же шпиль горкома комсомола?

Гуревич: Ну… это я для отвода глаз… и чтобы тебе там, в приемной, не было так грустно.

Натали: Слушай, Лев, ты выпить немножко хочешь? Только – тесс!

Гуревич:

О Натали! Всем существом взыскую!

Для воскрешенья. Не для куражу.

Пока Натали что-то наливает и разбавляет водой